Эта, уж известная вам, m-me Фатеева, натура богатая, страстная, способная к беспредельной преданности к своему идолу, но которую все и всю жизнь ее за что-то оскорбляли и обвиняли; потому, есть еще у меня кузина, высокообразованная и умная женщина: она задыхается в обществе дурака-супруга
во имя долга и ради принятых на себя священных обязанностей; и, наконец, общая наша любимица с вами, Анна Ивановна, которая, вследствие своей милой семейной жизни, нынешний год, вероятно, умрет, — потому что она худа и бледна как мертвая!..
Неточные совпадения
И в нашей литературе указывали на то, что немцы обнаружили не только жестокость и волю к господству и насилие, но и чувство
долга, патриотизм, огромную самодисциплину, способность к самопожертвованию
во имя государства, что само зло делают они, оставаясь верными моральному категорическому императиву.
Утверждается ложь, как священный
долг во имя высших целей.
Когда в исторической перспективе начинают говорить и писать об умерших дурно и даже считают
долгом так говорить
во имя правды, то потому, что умерший тут возвращается к земной истории, в которой добро перемешано со злом, свет с тьмой.
Она никому не принадлежала; у нее не было собственного
имени, и никто не мог бы сказать, где находилась она
во всю
долгую морозную зиму и чем кормилась.
«
Во имя короля и Sant’ officio!
Сим объявляется всем христианам,
Что дон Жуан, маркезе де Маранья,
От церкви отлучается Христовой
И вне законов ныне состоит.
Все для него убежища закрыты,
Не исключая божьих храмов. Всем,
Кому его известно пребыванье,
Вменяется в священный
долг о нем
Немедленно начальству донести.
К кому ж он обратится, тот его
Обязан выдать в руки местной власти,
Под спасеньем вечного проклятья, —
Таков над ним церковный приговор».
Барабанный бой.
Генерал, трепетавший и замиравший душою, ввиду ужасных для него последствий, даже пересолил: после получасовых молений и просьб, и даже откровенно признавшись
во всем, то есть
во всех
долгах и даже в своей страсти к m-lle Blanche (он совсем потерялся), генерал вдруг принял грозный тон и стал даже кричать и топать ногами на бабушку; кричал, что она срамит их фамилию, стала скандалом всего города, и, наконец… наконец: «Вы срамите русское
имя, сударыня! — кричал генерал, — и что на то есть полиция»!
Старик говорил о любви, о прощенье, о
долге каждого утешить друга и недруга «
во имя Христово»…
Но
долгое время я приписывал все дурное одним только частным злоупотреблениям и нападал на них — не
во имя насущных потребностей общества, не из сострадания к несчастным братьям, а просто
во имя положительного закона.
Мы еще вменяли себе в гражданский
долг делать им грациозные книксены, приправленные сентиментальными улыбками. Мы слыхали только, что поляки хотят свободы — и этого словца для нас было уже достаточно, чтобы мы,
во имя либерализма, позволили корнать себя по Днепр, от моря до моря. Они говорили нам, что «это, мол, все наше» — мы кланялись и верили. Не верить и отстаивать «захваченное» было бы не либерально, а мы так боялись, чтобы кто не подумал, будто мы не либеральны.
Впрочем, Фрумкину не для чего уже было восставать против Ардальона.
Во время его ареста практичный Моисей сумел так ловко обделать свои делишки, что за
долги коммуны, принятые им на себя, перевел типографию на свое
имя, в полную свою собственность, совсем уже забрал в руки юного князя и кончил тем, что в одно прекрасное утро покинул вместе с ним на произвол судьбы коммуну и ее обитателей. Князь переселился к Фрумкину мечтать о скорейшем осуществлении «собственного своего журнала».
Полояров распоряжался кассой и вообще был главным администратором коммуны. Раз в месяц он обязан был в общем собрании представлять членам-общежителям отчет
во всех приходах и по всем расходам, употребленным на общие нужды. Потому у Ардальона чаще и больше, чем у других, водились деньги. В крайнем же случае он всегда обращался либо к Сусанне, либо к князю Сапово-Неплохово с просьбой дать в
долг на
имя коммуны, и конечно, никогда почти не получал отказа: делал
долг ведь не Ардальон, а коммуна!
Здесь дан недосягаемый идеал религиозной праведности, добродетели не ради кантовского «добра», но для Бога, не
во имя мертвого
долга, но всецело из любви к Творцу и заповедям Его.
— Но отпускают с условиями: во-первых, переписать
долг твоей жене на вексель, на
имя Кишенского, в восемнадцать тысяч.
Законническая этика решает вопрос очень просто: если происходит столкновение нравственного
долга с любовью, хотя бы и обладающей высшей ценностью, то нужно пожертвовать любовью
во имя нравственного
долга, если происходит столкновение ценности чисто нравственной с творческим призванием в познании или искусстве, то нужно пожертвовать творческим призванием
во имя ценности чисто нравственной.
— «Отче наш, иже еси на небесех! да святится
имя твое; да приидет царствие твое; да будет воля твоя, яко на небеси и на земли; хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам
долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас
во искушение, но избави нас от лукаваго».
Бестужев стал искать себе помощников в этом деле и скоро нашел их в духовнике Федоре Яковлевиче Дубянском и в епископе Юшкевиче. Духовенство, принадлежавшее к русской партии,
во имя которой Елизавета Петровна взошла на престол, только что успело свободно вздохнуть от гнета, под которым
долгое время оно томилось.
За истекшие почти двадцать лет Алексей Андреевич имел случай совершенно убедиться, что и живя с ним совместно, и
во время
долгой разлуки, графиня Аракчеева ничем и никогда не запятнала его чести, его
имени.
— Я маркиз Сансак де Траверсе, а не Савин, — начал среди торжественной тишины, воцарившейся в зале суда, Николай Герасимович свое объяснение, — но должен признаться суду, что, действительно, проживая
долгое время
во Франции под
именем русского офицера Николая Савина, был выдан французским правительством России и бежал от французских и прусских властей.
Так что я сам не думаю даже оспаривать мое тождество с господином Савиным и признаю совершенно правильными все данные
во Франции и Германии показания, которые были только что прочтены, но при этом считаю своим
долгом разъяснить суду те причины, которые меня заставили проживать под чужим
именем во Франции.
Праздничная поэзия жизни —
долг человека,
во имя которого должны быть принесены жертвы жизнью обыденной, ее благами и ее спокойствием.